Почему большевики не распродали за границу импрессионистов

Коллекция импрессионистов Пушкинского музея поражает воображение. Но, хотя филиал ГМИИ и называется «Галереей искусства стран Европы и Америки 19-20 веков», большая часть коллекции касается довольно небольшого временного отрезка.

Это от того, что почти все невероятное собрание шедевров получилось из объединения двух коллекций крупных дореволюционных промышленников – Сергея Щукина и Ивана Морозова.

Оба коллекционера, купцы по происхождению, раньше других почувствовали перспективы нового направления в искусстве – импрессионизма и постимпрессионизма. И Щукин и Морозов чутьем опытных инвесторов определили наиболее интересных современных им европейских художников – Клода Моне, Ван Гога, Гогена, Сезанна.

А Сергей Иванович Щукин успел от ранних импрессионистов дотянуться до Пикассо и распознать талант неизвестного еще Матисса, всего его собрание насчитывало более 250 картин.

О том, как коллекционер умеет одним взглядом «вычленить» из предложения галереи те работы, которые «взлетят», замечательно описано в «Саге о Форсайтах», где Сомс Форсайт мог отделить свое субъективное «нравится – не нравится» от интуитивного «хорошая картина – так себе картина».

Примерно так собирали свои коллекции богатые русские купцы, вероятно, ставшие сильнейшими в мире экспертами по новому жанру. Они выбирали лучшие из новых работ своих любимых художников прямо в мастерских, краска еще не успевала просохнуть, посредники им были не нужны.

Две такие крупные коллекции в одном городе сделали Москву уникальным центром нового искусства не только в России, но и в мире. В столице же России, Санкт-Петербурге к современным течениям относились «свысока», продолжая собирать «имперский» стиль живописи, произведения старых мастеров.

И вот такие коллекции попали в руки большевиков сразу же после революции. Имущество Щукиных (кроме Сергея коллекционерами были и его братья) и Морозовых было национализировано и объединено, сами бывшие владельцы, ставшие в одночасье никем, спешно эмигрировали.

1920-е годы были омрачены открытым грабежом музейных и частных собраний и продажей ценностей за границу, якобы ради пополнения казны молодого государства. Хотя большая часть вырученных средств оседала в руках посредников и ловкачей, таскавших произведения искусства прямо из хранилищ, да и продавались шедевры часто за бесценок.

Но уникальные объединенные в «Музее западного искусства» московские коллекции не пострадали от варварского разорения, как, например, собрание Эрмитажа. И причин этому две.

Во-первых, орудовавшие в музейных хранилищах «комиссии» успели разгуляться в музеях бывшей столицы, Санкт-Петербурга, но через несколько лет бесконтрольное разбазаривание удалось прижать, и московские ценности пострадали мало.

Во-вторых, в России было очень мало специалистов, разбиравшихся в импрессионизме или модерне, никто не мог и представить реальную ценность картин Пикассо и Ван Гога. Да и в мире эти художники еще не стали цениться так, как в наше время, так что импрессионисты оказались вне поля зрения революционных коммерсантов.

Интересно, что потомки и наследники владельцев московских коллекций, например, живущий во Франции внук Сергея Щукина Андре-Марк Делок-Фурко, не пытались по-настоящему судиться с музеями за возврат национализированных семейных коллекций. Хотя и требовали признать свое право собственности на собрание картин или хотя бы компенсацию за выставки.

Иначе, кто знает, не постигла ли бы Пушкинскую галерею судьба венского Бельведера, которому пришлось по суду отдать в Америку племяннице Густава Климта пять его лучших картин. Которые были немедленно проданы пожилой племянницей, доказывавшей перед этим в суде о своем страстном желании «воссоединиться» с шедеврами своей семьи.

Друзья, как думаете, было бы правильным вернуть наследникам национализированные произведения искусства? Или обойдутся?